Сицилия загнулась, а перс живет и помирать не собирается...
Квента
1. Имя, фамилия
Анжиоло Кадуто
2. Прозвище
Нет. Как и псевдонима. Статьи всегда подписывает своими именем и фамилией.
3. Возраст
28 лет.
4. Род занятий
Журналист-фрилансер
5. Национальность
Итальянец.
6. Характер.
- Анжиоло Кадуто? Отличный стилист. Всегда отвечает за свои слова. Если обещал выполнить работу к определенному сроку, выполнит на день раньше. Всегда спокоен и доброжелателен. Не сноб. С ним приятно работать.
- Анжи? Ах, он просто душка. Море обаяния и замечательное чувство юмора. Когда он брал у меня интервью, я хохотала до слез. Рядом с ним не чувствуешь себя зажатой. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Обычно с журналистами так сложно, постоянно ждешь подвоха. А с ним… С ним просто болтаешь, как со старым знакомым.
- Анжиоло? А вы почитайте его статьи. Он такой же, как его стиль – легкий и слегка ироничный. Но по-доброму ироничный. Он не насмехается, а приглашает посмеяться вместе с ним. Удивительно, что мужчина может так писать о женщинах и для женщин.
- Жио? Он… не знаю, как объяснить. Мне кажется, что он слишком ценит свою свободу. Пока не пересекаешь ту черту, которую он проводит между вами, он сделает для тебя все, что посчитает нужным и возможным. Но стоит перейти границу, и он спокойно перешагнет через тебя и уйдет, ни разу не оглянувшись. Будто вычеркнет из жизни.
- Гей, и этим все сказано. Но чертовски обаятельный гей.
7. Внешность.
Молодой мужчина среднего роста с красивым развитым телом. Кожа смуглая, загорелая. Черные волосы коротко подстрижены и уложены в художественном беспорядке. Глаза темные, цвета горького шоколада. Открытое лицо с богатейшей мимикой. Тонкие усы и аккуратная бородка придают ему дополнительное обаяние.
Анжиоло знает, что привлекателен, и выглядит несколько моложе, чем есть, и старательно поддерживает эту видимость. Когда любовник младше тебя на восемь лет, это не роскошь, а жизненная необходимость. Приходится соответствовать.
В одежде придерживается классического стиля, но его можно увидеть и в джинсах с футболкой. Не любит ярких цветов. Из обуви тоже предпочитает классику. Терпеть не может галстуки.
8. Биография.
Анжиоло считает, что ему крупно не повезло лишь в одном. Он родился первым и мальчиком. Хотя нет, больше не повезло в том, что родился первым. Его младшим братьям не перепадало и половины отцовского внимания. Ноша старшего сына и так достаточно тяжела, но если твой отец – боевик мафиозного клана, она тяжела вдвойне.
Решив, что старший сын продолжит его дело, синьор Кадуто очень серьезно подошел к вопросу его воспитания. Вернее, это он думал, что воспитания. Анжиоло считает, что его дрессировали.
Все, что он помнит о своем детстве – бесконечные тренировки, сопровождающиеся рефреном «настоящий мужик должен». Анжиоло не может сказать, что его детство было несчастным или безрадостным. У него его просто не было.
Один из лучших учеников в школе, серебряный призер соревнований по спортивной стрельбе среди юниоров, победитель местных соревнований по плаванию, неизменный участник забегов на короткие дистанции и соревнований по вольной борьбе. Синьор Кадуто гордился своим сыном, а Анжиоло было интересно, сколько он еще выдержит. Это очень тяжело – быть настоящим мужиком, когда тебе всего шестнадцать, и он понимал, что уже находится на пределе своих возможностей.
В семнадцать лет Анжиоло понял: как бы он ни старался, а настоящим мужиком ему не стать. Потому что настоящий мужик не может испытывать чувства, весьма далекие от дружбы, к другому мужику, который, к тому же, старше его на пять лет. И, уж конечно, не должен давать этим чувствам волю, даже если они и взаимны.
Первый опыт был, пожалуй, забавным. За последующие полгода Анжиоло окончательно расставил для себя все точки над «i», и принял первое в своей жизни самостоятельное решение. Все в жизни делится на то, что человек может, и чего не может. Его отец может принять, что его сын – пидор, а может не принимать, его право. А вот он так дальше жить не может.
В день своего совершеннолетия он поставил отца перед фактом. Реакция была ожидаема – он лишился дома и семьи, но свобода того стоила.
С выбором будущей профессии проблем не было. Он давно решил, что хочет быть журналистом. Также не было проблем и с поступлением. Проблемы были с оплатой. Анжиоло всерьез задумывался, не последовать ли ему последнему отцовскому совету, но тут оказалось, что его учеба уже оплачена матерью. Настоящий мужик гордо отказался бы от подобной подачки, но Анжиоло им не был. Он просто решил, что вернет матери все до последнего сантима, как только сможет. И вернул.
Не все в его жизни получилось так, как он хотел. Например, он не хотел зарабатывать на жизнь написанием рекламных обзоров и статей в женские журналы. Но это приносит ему стабильный заработок, которого хватает на хорошую квартиру, посещение тренажерного зала, постоянного любовника и прочие мелкие радости. Ему двадцать восемь лет, его ценят работодатели, а главное – он никому ничего не должен. Ни разу за последние десять лет он не переступил порог родительского дома. И ни разу не пожалел о своем решении.
9. Особенности
Не переносит беспорядка и неряшливости.
Занимается вольной борьбой и регулярно посещает тренажерный зал.
10. Ориентация
Гомосексуалист
11. Пробный пост или ссылка на отыгрыши с других форумов
- Жио! Жио, посмотри, что мне подарили! – сестренка врывается к нему в комнату, прижимая к груди коробку.
- Я занят, Цилия. У меня завтра контрольная, я готовлюсь, – он пытается быть строгим, как и положено старшему брату. Правда, как всегда, тщетно.
- Вот посмотришь – и готовь свою конрольную дальше!
- Готовься к контрольной, - поправляет он и покорно откладывает учебник в сторону.- Что там у тебя?
- Вот! – она сует ему в руки коробку.
Две куклы, если верить названию Дик и Джейн, пластмассово улыбаются из- за прозрачного целлофана.
- Ну?
- Что ну? – сестренка нетерпеливо стучит босой пяткой по ковру. – Правда, он на тебя похож?
Ни малейшего сходства. Разве что… отцу он улыбается точно также. Пластмассово.
- Раскрывай скорей! Ведь это просто невозможно!
- Что невозможно? Терпеть?
Сестра не может знать об этой его улыбке. Ей он всегда улыбается от души. Вот как сейчас.
- Нет, - Сицилия перестает выбивать пяткой пыль и неожиданно становится очень серьезной. - Невозможно жить, когда тебя упаковали в цафолан.
- В целлофан, – машинально поправляет он.
Рука непроизвольно потянулась к галстуку и замерла на половине движения. Нельзя. Как бы ни хотелось ослабить узел и вдохнуть полной грудью – нельзя. Слишком рано. Отец еще не закончил говорить тост.
Поговорить отец любил. А уж по такому случаю, как совершеннолетие старшего сына, заливался соловьем. Судя по тому, что начал он с теплых воспоминаний о том, как виновник торжества пачкал пеленки, говорить он будет еще долго. Анжиоло привычно пропускал отцовскую речь мимо ушей – все равно ничего нового не услышит.
- Делай, что должен, и будь, что будет! Не знаю, кто это сказал, но это про тебя, сынок. Ты всегда делал, что должен делать настоящий мужик. И у тебя будет все!
Домашние засвистели и зазвенели бокалами.
«А вот теперь – самое время!»
Стоило ему встать, как все замолчали, ожидая ответного тоста. Он расстегнул пиджак и с наслаждением распустил узел галстука.
- Во-первых, папа, настоящий мужик никому ничего не должен. А во-вторых, папа, давно хотел тебе сказать…- оказывается, искренне улыбаться отцу совсем не трудно. – Настоящий мужик, папа, настоящий мужик трахал меня в жопу. И знаешь что, папа? Мне это понравилось! Что ты на это скажешь, папа?
«Теперь, я знаю, что значит выражение "мертвая тишина"», – подумал он, оценивая полученный эффект.
- Я скажу, что настоящий мужик должен уметь пить, - попытка отца улыбнуться с треском провалилась. – Не дело, когда от одного бокала…
- Папа, - перебил Анжиоло. – Я сегодня не пил.
- Жио, если это такая шутка… - Сицилия прикусила губу.
- Сестренка, я серьезен как никогда.
- Сынок… Ну зачем же так… При папе… Ты мог сначала рассказать мне. Мы бы нашли способ, как это вылечить…
- Мама, вынужден тебя огорчить, но это не лечится. Я узнавал.
Кажется, она ему не поверила. А зря. Он действительно узнавал.
- Ублюдок! Вон из моего дома! Нахуй, блядь, хоть в бордель! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Никогда еще отец не был с ним так восхитительно искренен.
- Как скажешь, папа.
Он почти дошел до двери, когда в спину хлестко ударило:
- Ты мне больше не сын! И не дочь!
- Как скажете, синьор Кадуто.
Может быть, завтра он сотню раз пожалеет о своем поступке. Но сегодня не было ни боли, ни раскаянья. Было только пьянящее чувство свободы и невероятное облегчение.
«Замечательный подарок! Спасибо, папа!»
многа букаф и немного нецензурщины
«Нет, на статью это не потянет, но в продолжение темы…»
Анжиоло, надеясь, что за кустами его не видно, медленно потянулся к поясу.
«Сюда бы Майки. Мне с моей мыльницей – только нервно в сторонке курить… Дешевые папиросы.»
Ранее утро. Пустое кладбище. Свежая могила. Молодой красивый мужчина присаживается на корточки и ласково прикасается пальцами к плите.
«Нет, такую картинку невозможно испортить, даже мыльницей».
Тихие щелчки затвора вплелись в птичью трель. Анжиоло осторожно шагнул вперед. Под ногой тихо хрустнула ветка, в кустах испуганно смолкла птица.
«Кажется пронесло… Не заметил…»
Анжило тихо перевел дух. Нарушить это сентиментальное очарование было бы непростительно. В наступившей тишине, он услышал, как мужчина что-то шепчет, на незнакомом языке.
«Интересно, что привело его ранним утром на могилу? О чем можно говорить с недавно умершим? Впрочем, так ли это важно? Главное, что связь с родным человеком не смогла прервать даже смерть… Господи, звучит как реклама похоронной компании!»
По-хорошему, надо было уходить. Вот только как это сделать, оставаясь незамеченным? До сих пор ему везло, но лучше лишний раз не рисковать. Тем временем, мужчина закончил свой тихий монолог, поднялся на ноги и направился прочь от могилы. К счастью в противоположную от Жио сторону.
Анжиоло проводил его взглядом и вылез из кустов. Чутье профессионального журналиста, ничего не имеющее общего с праздным любопытством, не позволяло уйти, не узнав, кому предназначался тихий монолог и струящиеся по заросшим щекам слезы.
Он подошел к могиле, наклонился, читая высеченные на плите буквы.
«Франческо Канторини. Мужик. Мужик?! Дожили».
Анжиоло присел на корточки и задумчиво колупнул последнюю букву в слове «Франческо».
«Всего одна буква способна загубить на корню отличную идею. Вот она – сила слова. В действии, так сказать...»
Он опять колупнул злосчастную букву «о».
«Нет, ну что ему стоило оказаться женщиной? А еще лучше – девушкой. Непорочной юной девой. Тогда можно было бы расписать романтичную историю и любви и смерти. Красиво бы вышло. В струю. С мужиком так не получится».
В принципе, читателям вовсе не обязательно знать, на чьей могиле лил горькие слезы красивый иностранец. Картинка-то осталась… Но в глазах Жио она безвозвратно утратила свое очарование.
«Придется придумать для статьи другой финал. Жаль».
Он оперся на колени, бросил на могилу последний, полный разочарования, взгляд и начал медленно подниматься.
Вот чего-чего, а пинка под зад он ожидал в последнюю очередь! Нападение было по-подлому неожиданным, и Жио, упав коленями в груду цветов, с размаху припечатался лицом о плиту.
В носу сначала что-то хлюпнуло, потом хрустнуло, а перед глазами словно раздавили шарик с черной краской. И только потом стало больно. Боль огненными ручейкам растеклась от переносицы, деловито пробираясь все глубже.
«Твою мать!»
Нападавший, видимо, решил, что одного раза явно недостаточно и полученный эффект нужно закрепить. Жесткая рука вцепилась в волосы, вздергивая голову вверх.
«В следующий раз, попрошу Фино обрить меня налысо» - отстраненно подумал Жио, пока его старательно возили физиономией по плите.
«ф-р-а-н-ч-е-с-к-о-к-а-н-т-о-р-и-н-и». Это имя он запомнит очень хорошо. Лучше чем ему хотелось. Особенно подлую «о» в имени. Он был готов поклясться, что именно за нее он каждый раз цеплялся разбитым носом.
Страшно не было. Было очень больно, и как-то по-детски обидно. Обидно на столько, что он даже не сразу заметил, что его перестали держать за волосы. А вот вспыхнувшую в плече и запястье боль не заметить было трудно. Взвыв, он инстинктивно рванулся, пытаясь высвободить руку из захвата, и в который раз поцеловался с плитой разбитыми в кровь губами. Держали его крепко и профессионально. Хрен вырвешься.
Нападавший усилил нажим. Анжиоло снова взвыл, взбрыкнул ногами и вскинул голову.
«Что ж я тебе, сука, такого сделал, а?»
Сука вместо ответа накинула ему на голову мешок. Из плотной черной ткани и, как вскоре выяснилось с завязками. Завязки затянулись на горле, и все, что мог Жио – придушенно хрипеть, пока его деловито, со знанием дела, обыскивали. Обыск сопровождался непонятными, но явно нелицеприятными для Жио словами.
Когда из заднего кармана вытащили бумажник, Жио неожиданно успокоился.
«Что ж… Как говорится, расслабься и получай удовольствие… И так получил выше крыши для банального ограбления» .
Денег было не жалко, а вот бумажник, подарок Цилии на рождество, было жалко почти до слез. Но просить грабителя оставить бумажник, было не самым разумным в его положении.
«Что тебе еще от меня надо, а?» - тоскливо думал Жио, пытаясь понять, что же ему говорят.
Смысл, из-за обилия матерных и иностранных слов, угадывался с трудом. Что-то насчет того, что совать любопытный нос не в свое дело чревато засовыванием совсем другого органа во вполне определенное место.
Когда ему расстегнули ремень, Жио понял, что его собираются трахнуть. Прямо здесь, на могильной плите.
«А что… Готичненько… И можно надеяться, что бумажник останется при мне.»
- Презерватив возьми, сука – просипел Жио, слизывая кровь с разбитых губ. – В заднем кармане, если еще не нашел…
Сука неожиданно ослабила захват. Не иначе как от удивления. Не воспользоваться представившейся возможностью Анжиоло не мог.
Он резко поддался назад, целясь головой в солнечное сплетение, надеясь вывести, теперь уже насильника, из равновесия. Насильник, явно не ожидающий от своей жертвы подобной прыти, только и успел, что нецензурно выругаться. Жио лягнулся, попав ему по ноге, и рванулся вперед, оглашая кладбище, хриплыми воплями:
- Помогите! Насилуют!
Ничего более идиотского придумать было нельзя, и удача, видимо, окончательно в нем разочаровалась.
«И ведь правда, решили помочь» - пронеслось у него голове когда он с размаху налетел на кулак, с совершенно неожиданной стороны.
Жесткий удар под дых выбил не только весь воздух из легких, но и желание оказывать хоть малейшее сопротивление.
«Видимо, я не вызвал у них доверия», - подумал Жио, обвисая в руках добровольных помощников и позволяя оттащить себя обратно на те несколько шагов, что успел сделать во время своей неудавшейся попытки бегства. – «Не иначе как из-за мешка на голове».
- Я тебе, блядь сицилийская, побегаю! – прокомментировал его доставку на могильную плиту насильник, сопровождая свои слова многообещающим тычком под ребра. После чего ему расстегнули ремень и попытались снять джинсы.
Джинсы были относительно новые, несколько отсыревшие и, в отличие от хозяина, не утратившие воли к сопротивлению. Процесс обнажения затягивался. Анжиоло старательно этому не мешал.
«Кажется, он чем-то недоволен»,- он мог позволить себе злорадную ухмылку – все равно никто не увидит.
В конце концов, джинсы сдались перед грубой силой, насколько он мог судить по ощущениям – потерявший терпение насильник их просто разрезал.
«Какой идиот принес на похороны розы?» - мысленно взвыл он, когда его, предварительно заломив руки, установили в рабочую позицию, коленями в груду цветов у основания плиты. Коленям было, мягко говоря, некомфортно.
«Так… Надо расслабиться. Сомневаюсь в том, что получу удовольствие, но все же… По крайней мере, смогу избежать ненужных повреждений».
Жио несколько увлекся мысленными уговорами и не сразу заметил, что у насильника тоже все идет не так, как ему хотелось бы. У него не вставал.
«Ну и стоило все это затевать, если не уверен в своих силах? О! А это все объясняет…»
Нет, это действительно все объясняло. Он знал, что есть люди, которые не могут трахаться в нормальных условиях. По согласию, в теплой постели, выпив по бокальчику после совместного душа, в приятной компании, наконец – так они не могли физически. А вот изнасиловать сопротивляющуюся жертву ранним утром на кладбище - легко.
Анжиоло даже не взвыл, а завопил в полный голос, непроизвольно прогибаясь в пояснице и пытаясь вырваться.
«Вот жеж выблядок! Любрикантом надо пользоваться в таких случаях! Я понимаю, что на мою жопу тебе наплевать. Кстати, мог бы и наплевать. Но ведь сам же член сотрешь! Надеюсь, что до мозолей».
Эротические фантазии о том, как садист-недоучка будет лечить мозоли, ненадолго смогли отвлечь его от происходящего. Анжиоло с особой нежностью вспомнил детство, благодаря которому он не мог сейчас просто потерять сознания. Все-таки папочка дрессировал от души.
«Когда ж ты кончишь, скотина?»
Потолок, который разглядывал Анжиоло, был сделан на совесть. Гладкий - ни одной шероховатости или трещинки, за которую можно было бы уцепиться взглядом, белый – аж глаза слепило. Не то, что в реанимации. Там он тоже не грозил обсыпаться на голову, но под слоем желтоватой краски хорошо были видны многочисленные подмазывания и стыки плит. Придя в себя, он путешествовал по ним взглядом, пытаясь отвлечься от боли и больничных звуков и запахов.
Он не помнил, когда его перевели из реанимации. Разглядывая особенно живописное пятно шпатлевки, он, кажется, заснул, а проснулся уже здесь. В просторной чистой палате с ослепительно белым потолком. Если бы не тени, скользящие по нему, было бы совсем худо. Размеренно падали капли в капельнице, оглушая тихим «кап-кап-кап», поскрипывало постельное белье. Он старался лишний раз не шевелиться, чтобы не слышать этого мерзкого крахмального скрипа, и чтобы ворот больничной сорочки – бледно-зеленой в мелкий цветочек – лишний раз не царапал кожу на шее. Пахло хлоркой, лекарствами и крахмалом. И еще чем-то, что по задумке должно было вызывать ощущение свежести, а не тошноты. Звуки и запахи никуда не делись. Впрочем, как и боль. Она любезно разделяла с ним одиночество, чтобы не было совсем скучно. Боль пульсировала в распухших коленях и носе, ныла в плечах, царапалась в ссадинах, стучалась в висках, в общем, вела себя, как лучший друг или заботливая родственница – ни на минуту не обделяла своим вниманием. Или как любовница, напоминая о себе в более чем интимном месте. Иногда она становилась особенно сильной – обижалась, что ее игнорируют. Но, что поделаешь, Анжиоло мало интересовали женщины. Потолок – совсем другое дело. В татуаже теней он был прекрасен.
Палатные медсестры тоже разительно отличались от реанимационных. В их движениях не было торопливости и готовности чуть что сорваться к следующему пациенту. Они были безупречны, как и потолок в палате. Улыбчивые, вежливые, в белых отглаженных халатах и пахнущие, будто их тщательно продезинфицировали. И, кажется, все на одно лицо. Но, возможно, ему мерещилось.
Сейчас одна из них наклонилась, чтобы отсоединить его от капельницы.
- Как вы себя чувствуете, синьор Кадуто?
- Как после хорошей гулянки, - честно прошепелявил Жио в ответ, послушно заглянув в вырез халата. – Голова гудит и страшный сушняк.
Сестра подарила ему профессиональную улыбку «это-скоро-пройдет-вы-только-не-волнуйтесь» и вышла из палаты, толкая перед собой стойку капельницы. Вышла неторопливо, чтобы он мог оценить, как покачиваются ее бедра под белой тканью. Жио оценил. Чувство прекрасного ему никогда не было чуждо.
Танец теней завораживал - может, поэтому он не услышал, что дверь снова открылась.
- Сынок, - прозвучал неуверенный, но очень знакомый голос. – Господь всемогущий, что же с тобой сотворили…
- Мама, я тоже очень рад тебя видеть, - он повернул голову к дверям и дернул уголком рта, пытаясь изобразить улыбку.
«Надо было сразу догадаться, что без нее тут не обошлось. Моя страховка не покрыла бы такое «роскошное» содержание».
- Сынок, ты…
- Не поможешь мне сесть? – перебил Жио. – Я устал лежать, хочется разнообразия.
Мать подошла к койке и помогла ему приподняться, заботливо подложив подушки под спину, потом пододвинула стул и села рядом, взяв его за руку.
- Скажи, сынок… Ты поссорился со своим… другом?
- Спасибо за больницу, мама, - Жио все еще пытался улыбаться. - Здесь прекрасные условия. Кстати, не подскажешь, где я?
- В госпитале Святого Петра и Святого Креста. Здесь о тебе позаботятся лучше, чем в обычной больнице, – поспешила она уточнить, увидев его удивление. Уточнение удивительно походило на оправдание.
С мамой ему всегда было трудно. В отличие от Цилии, которой было глубоко наплевать, с кем спит ее брат, мама до сих пор надеялась, что все еще может вернуться на круги своя. Блудный сын осознает, раскается и вернется в отчий дом, попросив прощения за причиненные неудобства. Нет, она никогда об этом не говорила, но Жио и так все прекрасно понимал. Он не стыдился своих предпочтений, но всегда чувствовал себя с матерью, мягко говоря, неловко.
«Да? А я вот очень сомневаюсь, что в обычной больнице обо мне позаботились бы хуже, чем в приюте для умалишенных».
- Мама, - со вздохом произнес он и высвободил свою ладонь из ее пальцев, – в этом не было необходимости. Я же тебе уже говорил. Это не лечится. Я узнавал. Но спасибо. За заботу.
Мать, кажется, смутилась.
- Просто, когда позвонила твоя девушка, я подумала…
- Моя… кто? – переспросил он. – Мама, мне жаль тебя снова разочаровывать, но за последнее время ничего не изменилось. У нас с Фино все очень хорошо. Полная гармония в отношениях. Спасибо, что спросила, мама.
- Мы все очень за тебя испугались, – тихо проговорила она, сложив руки на коленях.
У Анжиоло неприятно заскребло под ложечкой, но он все же решил уточнить:
- Все – это ты и Цилия?
Надежда, как известно, умирает последней.
- Нет. Все мы. И папа тоже. Ты бы его видел, сынок, на нем просто лица не было, когда мы узнали, что с тобой случилось.
Анжиоло уставился в потолок, переваривая услышанное.
«Десять баллов по шкале личного дерьмометра».
- Мама, давай начистоту, - проговорил он, закрывая глаза и пытаясь справиться с накатывающей тошнотой. – Мне плевать на чувства синьора Кадуто. И я не хочу лежать здесь. Я хочу, чтобы меня выписали. Или перевели в обычную больницу. Деньги за… содержание в этом месте я верну. И я никого не хочу видеть, кроме Цилии. И тебя. Эта, неприятность ничего не изменила, мама. Я в порядке, как и всегда.